- Где ты живешь на войне?
- Где придется. В палатке с солдатами, в окопах. В Дагестане, когда шла война, жили в гостинице "Ленинград". Что там творилось! Проститутки, пьянки... И в Моздоке тоже. А в Ханкале - уже вагоны, будки, палатки. И чем ближе к линии фронта, тем условия хуже.

- Когда идет бой, солдат сильно раздражает, что ты рядом с камерой под ногами болтаешься?
- До меня никому нет дела! В бою только успевай от пуль уворачиваться. Иногда, если бой спокойный, даже махнут в камеру рукой - мол, маме привет! Сложнее с офицерами - многие озлоблены на прессу. После боя, за "рюмкой чая", им приходится долго доказывать, что ты не верблюд, иногда даже грубо "наехать". Они не любят журналистов за вранье. И в принципе правы. У него боль: потерял в бою восемнадцать человек, они еще тут, в рядок в фольге лежат. А в эфире звучит:четверо погибших. Но это не вина журналистов - врет военная цензура. Только западники могут сказать всю правду.

- А ты всегда даешь правдивый репортаж? Ведь никто проверить и удостоверить факт твоей съемки не может.
- Зачем мне врать? Себя не уважать, да и лажа все равно вылезет наружу. И военная цензура на меня не давит: зарубежный эфир она не контролирует. Наверное, за правду нас никто и не любит - ни официальные журналисты, ни их руководители, ни военные... Мы же "подрываем" работу государственных СМИ. Нас всеми способами стараются не пустить на фронт. Когда начиналась война в Дагестане, была установка: ни один стрингер туда попасть не должен! На нас шла охота. Все равно попали. В Чечне по всем частям МВД спускали строжайший приказ. Но мы и с этим справились.

- Да просто закон джунглей! И все из-за того, что за эксклюзивный материал тебе больше "зеленых" заплатят?
- Не только! Есть такое понятие: "престиж компании". Если у меня контракт, например, с Би-би-си, то я считаю себя ее патриотом и поддерживаю ее реноме, даже если это не касается денег. Стрингерство - это не только заработок. Это поначалу ловишь от денег кайф. А потом они уходят на третий план. Стрингерство - это что-то еще: спорт, адреналин, образ жизни, мышления, диагноз, тяжелая форма болезни, от которой труднее излечиться, чем от наркомании.

- Но так ли обязательно стрингеру быть циником?
- Это - условие профессии. Если сопли распустишь, ничего не снимешь и будешь выбит из колеи, забуксуешь, как машина. Убивают? Рыдают? Ну что ж... Нам нужно, чтобы красиво рыдали. Снял и ушел...

- А как тебе удается прорываться сквозь кордоны, налаживать контакт с военными командирами?
- Для этого надо уметь немерено пить. Например, когда я отправляюсь в Ханкалу, со мной едет ящик водки. Меня уже ждут. Начинается загул. И выпитая водка измеряется не литрами... Но как бы ночью ни гуляли, рано утром - подъем. Просыпаются все как "стеклышко" и работают. Потому что войну никто не отменял.

- Сколько это можно выдержать?
- (Смеется.) Да у нас у всех справка есть: "Здоровье подорвано"! Но не пить - нельзя. Откажешься - на тебя, конечно, никто не "наедет". Но ты уже не свой, слабак. Тебя на бэтээр не посадят, с собой не возьмут.

- А что не прощается на войне, кроме трусости, стукачества и неумения пить? - Война - это "зона". Ты - как на ладони. Сыграть нельзя. Тебя "прочитывают" в две секунды. Физическая слабость прощается - не всякий штангу поднимет и бэтээр толкнет. На войне все чувства обострены: обида, злость, зависть... И если ты не пришелся ко двору, тебя никуда не возьмут. Там никогда не знаешь, насколько трудным будет поход: предполагаешь - легкий, а оказывается смертельным.

- А у тебя есть военная форма?
- Ее ни один журналист надевать не имеет права. В гражданских и снайперу невыгодно стрелять - за них не платят. А если попадешь в плен в военной форме, хоть десяток удостоверений покажи - ни один боевик тебе не поверит. Даже трусы военные надевать нельзя.

- А страх, что и тебя может скосить пуля, очень мучит?
- Страх смерти присутствует постоянно, но у нас это не принято обсуждать. Закрытая тема. Но, если честно, когда ведешь съемки во время боя - это, извини, полные штаны страха. Не сороки ведь - пули летают! На первой чеченской вместе с американской журналисткой-стрингером Синтией Элбаум мы стояли в Грозном на перекрестке. Договорились, кто в какую сторону пойдет. А через несколько секунд на площадь упала бомба, и Синтии оторвало голову, которая, уж извини за подробности, покатилась в нашу сторону. Мы в ту же секунду схватили камеры. Это была первая реакция - профессиональная.

- Я пытаюсь это оправдать, но не получается.
- А работа хирурга? А патологоанатома? Да много профессий...

- А если вокруг никого нет, ты будешь снимать умирающего или бросишься ему помогать?
- На войне не бывает, чтобы никого не было. Если человек умирает и я знаю, что не могу ему помочь, я обязан хотя бы снять - а вдруг он начнет говорить, и это будут его последние слова? А тем, что я стану носиться, как курица, и кудахтать, я его не спасу.

- Ну вот и добрались до "главной военной тайны": сколько стоит то, ради чего ты голову свою под пули подставляешь?
- По-разному. Есть компании, которые платят за одну минуту видеорепортажа 400 долларов. Некоторые покупают весь "исходник". Тут можно торговаться. Если тебя знают как профессионала, дают еще 300-400 "зеленых" на командировочные расходы. А если привозишь суперматериал - реальный бой, раненые-убитые, можешь получить от 1,5 до 10 тысяч баксов. Все зависит от того, насколько важен материал в мировом значении.

- Что там может быть интересно военному стрингеру?
- Много всего! Прилюдные расстрелы, аресты, митинги... Я даже сидел в корейской тюрьме.

- ?!!
- Когда умер Ким Ир Сен, мы с другом узнали, что CNN объявила "приз" - 25 тыс. баксов - тому, кто снимет хотя бы площадь, где оплакивали "дуче". И мы поехали туда с делегацией Лигачева, который был близким другом Ким Ир Сена. В аэропорту его встречали официальные лица, и Лигачев нам сказал: "Я вам больше не помощник, давайте сами". Делали лица "кирпичом" и "честно" врали: "Советское телевидение! Программа "Время"!". Нагло прошли семь армейских кордонов, никто удостоверения даже не попросил! Уже до гроба метров пятьсот, уже слышим рыдания, и пошлая мысль в голове: "Премия в кармане!" Уже объективы настроили... И тут два пионера с галстуками и свистками на шее преграждают дорогу. Мы их отжали. А эти пацаны вдруг как задудят в свистки! Тут же подъехали два джипа с полицейскими, нас скрутили, надели наручники и повезли в тюрьму. Сутки сидели на циновках в камере и пели русские песни. Нас потом консул освобождал.

- На какой войне ты был последний раз?
- В Афганистане, когда американцы после теракта начали бомбардировки. Но я быстро оттуда уехал - некрасивая война: не видно, куда падают бомбы, даже дыма не снимешь, нет контактных боев. Многие журналисты приходили к афганцам и просили: "Постреляйте - надо снять!". Те пуляли, кто куда. На экране казалось, что там бой. А его не было. На войне так бывает часто. Я сразу по видеозаписи могу сказать, где постановка, а где нет.

- А хочется иногда все бросить и бежать?
- Нет. Нельзя. Надо снимать до последнего. Ты драпанешь, а там кадр пропадет. Хотя, если честно, без бравады, на войне все непредсказуемо. Вот сейчас распушу перед тобой перья, а завтра окажусь в такой переделке, что придется драпать. В бою и обделаться можно, и испугаться, и убежать... Там все случается.

- Много ли на войне шутят?
- Там только и шутят. Не хохочут, конечно, весь день напролет. Но - никаких соплей. Можно попасть в категорию слабаков. Когда идешь по горным тропам, по сопкам и тащишь на себе свой груз - аппаратура весит килограммов двадцать пять. Плюс рюкзак, батарейки, кассеты, еще одна камера в кармане... Тащишь килограммов сорок. Но ныть нельзя, остается только шутить.

- Где ты испытал самый большой страх?
- Это случалось несколько раз. 13 января 1990 года в Баку, когда сжигали армянские церкви и резали армян. Страшное зрелище. Любой обнаруживший себя журналист легко превращался в покойника. Я снимал с чердака дома напротив, из глубины, боясь высунуть объектив... Фергана была страшной, когда узбеки расправлялись с турками-месхетинцами. Потом в Киргизии, в Оше, когда уже киргизы резали узбеков... И еще ирано-иракский конфликт - грандиозная война, просто Курская дуга. Еще Тбилиси, когда брали штурмом дворец Гамсахурдии... Условия городского боя особенно опасные. Вообще самое страшное - гражданская война. В течение секунд нужно определить, кто оказался с тобой рядом, - очень осторожно высказываться, бросать реплики. Ляпнешь, что, мол, гамсахурдисты зае..., а это окажется гамсахурдист, и тебе голову оторвет.

- Я слышала, что именно поэтому войны часто носят опереточный характер - стороны лишь ее имитируют. Ты с этим встречался?
- Конечно! В Карабахе сам видел, как два села полтора года имитировали войну. Днем как будто воюют, а ровно без двадцати восемь вечера заканчивают стрельбу и идут "Дикую розу" по телеку смотреть. В полный рост. За полтора года - ни одного убитого. Один раненый - и то случайно. А война Грузии с Южной Осетией? Вяло постреляют. Потом кричат: "Гоги, канчай стрэлать - гости пириехали, стол будэт!". Это не война, а абсурдная ситуация, в которой обычные люди вынуждены быть марионетками и выполнять дурные приказы начальства.

- Эдик, люди перестанут когда-нибудь воевать?
- Никогда!

- Почему?
- Потому что, если даже на необитаемом острове будут всего два человека, они обязательно из-за чего-нибудь подерутся. Два соседа поссорятся. Мы не можем без скандалов и драки. Я не знаю, чем руководствовался Бог, создавая человека таким: у него свои "кулинарные" секреты. Может, он так сохраняет баланс человечества на Земле - иначе нам давно негде было бы жить?

http://www.rusimage.ru/Stringer.htm