В продолжение "Чиха".

"Визит второй".

- Аааапчхи! И сердито-ворчливое бормотанье. Дома никого не было, я встал и пошел в кухню на этот звук.

На табурете сидел мой старый знакомый Чих. Закинув одну короткую ножку на другую, он отвернулся к окну, словно его заинтересовали события на улице. Хотя увидеть он мог в лучшем случае подоконник перед своим курносым носом. Вся его коротенькая, крепко сбитая фигурка выражала скуку и безразличие. «Так. Мимо проходил, присел отдохнуть».

- Привет, Чих! Давно ты у меня не бывал.
- Здравствуйте вам. Почему не заходил? Заходил. Посмотрел. Проверил. Кажись, всё в порядке. Вот я и не стал беспокоить. Теперь у тебя хозяйка в доме, так что во мне нужды меньше. А скоро и совсем не до меня будет... Если бы он надул сейчас пухлые губки, я бы совсем не удивился.

- Неправда твоя. Ты меня не беспокоишь, а только помогаешь и радуешь. Жалко, что жены нет дома, а то бы я вас с ней познакомил. Она очень хотела.
- А что меня знакомить? Я не невеста на выданье. Надо будет, я и сам смогу познакомиться. Ворчал, но по добродушному взгляду было видно, что отходит. – А что, она поверила, что я есть? И прищуренный вопросительный взгляд исподлобья.

- Как не поверить? Конечно, поверила! И не только она одна. Я ж про тебя в книжке написал. Многие поверили.
- Это точно. Мой гость приосанился и разгладил небольшую бородку лопатой. - Теперь приходиться ходить и озираться. Народ стал больно любопытный, всё по темным углам кого-то выискивает. А мы не любим дешевой популярности...
- Это ты зря! Обижаешь... Почему «дешевой популярности»? Ты ж хозяин этих мест. А я так скучал без тебя! Думал, что не придешь больше.
- Думал, думал... А что к тебе ходить? Даже чаю не предложишь!
- Ой, прости великодушно. Это я от радости такой беспамятный стал. Сейчас, я махом чаёк сочиню. У меня и травки алтайские есть.
- А сушки? Сушек к чаю нету?
- Нет, не осталось. Я тебя ждал, специально приготовил. Они долго лежали и зачерствели. Совсем засохли, каменные стали, пришлось выбросить.
- Всё бы вам выбрасывать... А ты не знаешь, что нормальную черствую сушку можно в чае размочить и съесть ее со всем твоим удовольствием?
- Не переживай. Вафли остались.
- Сам ешь свои вафли! Они в зубах застревают и крошки от них потом в бороде. Срам!

Я так и не понял: срам - это крошки в бороде или то, что у меня сушек нет. Выяснять не стал, бодро кинулся к станку. Поставил чайник, засыпал в заварник чаю и по щепотке чабреца, душицы и смородишного листа. Поставил на стол чашки и вазочку с медом.

- И мед, поди, алтайский? Чих приподнял на вазочке крышку и шумно потянул носом. – Да. Таёжный! А вот травку ты хранишь неправильно. Кто ж травку-то в пластмассовых кульках хранит? Надо в жестяные баночки засыпать, тогда дух сохранится долго и вкус.

Налил в чашку себе почти одной заварки, попросил блюдечко. Оттопырив смешно мизинец, Чих шумно швыркал чай из блюдца, прихватывая из вазочки, по-домашнему, ложкой алтайский мед и закусывая вафлями. Крошки и правда, запорошили тут же ему бороду.

- Так, говоришь, в книжке про меня написал?
- Ага. И не только про тебя. Там много всякого-разного.
- Вот бы и уважил старика, подарил бы книжицу со своим вензелем. А то у нас тоже есть некоторые грамотеи. Не поверят ни за что, пока сами не увидят.
- Ах, я балбес! Совсем забыл. Прости, пожалуйста, сейчас мы это дело быстро исправим.

Нахмурив кудлатые брови, Чих прочитал мою подпись и неожиданно застенчиво улыбнулся.
- «Герою моего рассказа – Чиху, с наилучшими пожеланиями от автора»! Ну, уж, сразу и «герою»... А какие такие ты мне желаешь «наилучшие пожелания»? Мне вот стало интересно. Ты ж меня совсем не знаешь.

- Вот и давай поближе познакомимся. И ведь, правда, не знаю. Желать тебе крепкого здоровья? По виду не скажешь, что хворый ты. И не знаю, берут ли тебя какие болезни?
- А ты пожелай! С тебя не убудет, а мне приятно. Вот раньше говорили: «Многая лета!»
- Опять же не знаю, желать тебе счастья в личной жизни? Женатый ты или нет? Есть ли детишки, и если есть то много ли?
- Личная жизнь – всяко имеется. Ты, главное, пожелай. А дальше я сам уже разберусь. Вот народ пошел... Добра пожелать жалеет. И по всему видать было, что говорит он беззлобно, подначивает и кокетничает.

- Хорошо, давай перепишу пожелания. Я протянул руку за книжкой, лежащей на уголке стола возле Чиха.
- Оставь. И такая сойдёт. Только следующий раз не жалей. Желай каждому всё, что он заслужил.
Хозяйку твою видел. Справная женщина. Красавица! И правильно делаете, что ребятенка заводите. Нельзя в семье без детей. То не семья будет, а так... Общежитие.
И горько сплюнул себе под ноги. - Ты окошко-то на зиму не забудь заделать. Или вовсе поменяй. Хоть и не люблю я пластиковые окна и жалезныя двери! (Он так и сказал «жалезныя»). Но, сквозняки для дитя – последнее дело!
И кто будет, уже знаете?

- Да. Не утерпели. Дочка будет. Варварой назовем.
- Правильное имя. Наше, русское. А что дочка – это здорово! Ласки в семье станет больше. Хотя, что я тебе рассказываю? Сам знаешь.
- А давай мы с тобой по писярику хлопнем, а, Чих? Чтобы всё нормально было.
- Дык, нельзя мне. Я ж на работе.
- Двум здоровым мужикам 50 граммов самогона даже на работе не повредят.
- Самогон, говоришь? Самогон я уважаю. Если, опять же на травках, да на кедровом орехе.
- За хозяйку. Чтоб всё у нее нормально прошло, а то боится она.
- За хозяйку хлопну. Дело ей великое предстоит. Новую жизнь создать – это тебе не дом построить или сад посадить! И передай ей, чтоб не боялась. Всё нормально будет. Я точно знаю. Мы этому обучены, чтобы знать, что там будет, впереди.

- А мне сказать можешь, что у меня впереди будет?
- Тебе нет. Нельзя. Тебе скажи, что всё будет хорошо – ты и успокоишься и ножки свесишь. Будешь ждать, когда к тебе это самое «хорошо» на тарелочке с голубой каемочкой принесут. Скажи – плохо, то же самое. Зачем, мол, что-то делать, барахтаться, когда всё одно плохо станет? Нет, не скажу. Живи по совести и получишь то, что заслужил. Не больше и не меньше.

- Ну, за хозяйку!
- Жалко, если она тебя опять не увидит. Расстроится.
- Передай, пусть не расстраивается. Какие наши годы?! А самогончик хорош. Правильный самогончик.
Чих утёр усы, огладил бороду, крякнул и исчез.

12 июня 2007 года