Кровянка

Первый раз в жизни я ел настоящую кровяную колбасу лет в 13-14. Отца пригласили в воскресенье друзья куда-то в Мочище «резать кабанчика». Мать дала меня отцу в нагрузку, во-первых, чтобы я заморил червячка (а морить его было весьма сложно в связи с моим патологическим жором), а во-вторых, чтобы быть уверенной, что отец не загуляет и хоть какой, но вернется домой.

Мы приехали пораньше к черту на кулички. Мужики для сноровки сразу сели за стол поправляться. Поправились изрядно, обсуждая по ходу дела подобные случаи и экзотические приемы забоя. К честной компании откуда-то прибился старый дед, очень похожий своей мощью и статью на Щукаря Шолохова. Ему плеснули полстакана и его серьёзно торкнуло. Дедуля сразу вспомнил, что служил в кавалерии у Семен Михалыча Буденного и шашкой разваливал на всем скаку до седла! Народ имел неосторожность хихикнуть, тогда дедушка принёс заржавевшую саблю, которую едва вынули вдвоем из ножен, и начал ею угрожающе размахивать.

Кончилось тем, что пришла хозяйка и сказала, что «Пора!», им еще мясо разделывать и вообще, хватит пить. Мужики энергично выпили «по последней», разобрали инструмент, и пошли на дело. Дело должно было состояться во дворе, в небольшом, утопленном в навозе загончике, к которому притулился покосившийся чулан. Хозяйка принесла посудину с помоями и нежно и слезливо позвала: «Боря-Боря-Боря!...». Так зовут курочек – цып-цып-цып. На это «цып» из чуланчика вышел Боря.… Если меня поставить на четвереньки я буду вполовину меньше этого «Бори».

Почетное право «первой брачной ночи» предоставили заслуженному ветерану забойного цеха – деду. Тот, как своего боевого гнедого, оседлал верхом жердину забора над миской с харчами и когда Боря уткнулся пятаком во вкуснятину, наотмашь рубанул его с плеча, как гада Петлюру. Сноровку дед не потерял, но координация от принятого на грудь ослабла, и батя едва успел его подхватить уже в полете.

Ржавая шашка сделала своё дело: вдоль хребта Бори от лопаток почти до поясницы шкура разошлась сантиметра на 3 глубиной, и под ней стало видно светло-розовое сало.

Кабанчик с испугу громко пёрнул, присел от неожиданности, наглости и боли, и отскочил на середину загона. Рана, как и глаза, наполнялись кровью. Этим кровавым взглядом он оглядел собравшуюся братву и понял, что дело серьезней, чем он думал.

Отряд вооружился подручными средствами: топором, здоровенным кухонным ножом и, по-моему, вилами. И пошла потеха!... Кабанья кровь и моча ударила в голову не только бедному животному. Оседлав забор, вооруженный до зубов народ, начал методично сечь-колоть-рубить пробегавшего мимо дракона вымазанного навозом и кровью, сочащейся из многочисленных, но неглубоких ран.

Клиент понял, что лучшая защита – нападение, а может от безысходности, начал кидаться на своих инквизиторов. Отец поначалу как-то индифферентно стоял чуть в стороне и не принимал активного участия в общей забаве. Потом снял с забора, потерявшего в бою табельное оружие, дедка, уже просто голосящего и размахивающего за компанию руками.

Баталия кончилась также неожиданно, как и началась. Бате надоела суета, а может просто захотелось выпить, он залез на прогнувшуюся верхнюю жердину, рухнул на пробегавшего зверя сверху и задушил его за горло руками. Вымазанного дерьмом героя подняли под руки и с почетом и восторгами повели сначала в полухолодную баню, а потом как римского сенатора в тоге, обернутого чистой простыней посадили во главе стола и наконец-то налили.

Перенервничавшего дедка женщины отнесли и уложили спать.
Кто-то, не самый геройский, остался свежевать и разделывать тушку, а остальные стали оживленно обсуждать все перипетии прошедшего сражения, не забывая регулярно освежаться самогонкой.

Очень быстро на столе оказалось свежее жаренное с луком и картошкой мясо. Выпили под горячее. Мне по молодости лет не наливали, но я наверстывал своё обильной трапезой, не забывая про квашенную капустку, соленые помидоры и винегрет. В финале, под торжественные фанфары вынесли кровяную горячую колбасу. Как сейчас помню, ее вкус мне тогда показался божественным. В кровь было изрядно добавлено перловой крупы, мелконарезанного сала и осердия. Такой радости я по малолетству еще не едал. Сделав невероятное усилие над своим организмом, я затолкал в себя и этот деликатес.

Домой мы явились победителями с отличными трофеями в виде свежего мяса и кровяной колбасы, которую мать нам выдавала по пластику и не разрешала есть без хлеба.

И вот прошло мучительных 25 лет, за время которых я с ностальгией вспоминал пиршество души и тела и копил в себе эмоции, чтобы выплеснуть их на Вас. Я задержался в пространстве и времени по одной простой причине – я познал алтайскую кровянку! Тот, кто ее пробовал, поймет и простит меня за мои скудоумие и безобразный язык, который не в силах выразить всю прелесть этого шедевра. Тех, кто не пробовал, прошу напрячь свою фантазию и представить себе, что же этого такое – кровяная настоящая алтайская колбаса и что для этого нужно. Описываемые ниже события происходили лет 10-12 назад, знойным погожим летом в научной столице Горного Алтая – Черге

Это очень просто: нужен живой баран. За бараном мы с Юрой едем на моей «Ниве» в Мухор-Чергу к Сютычу. Николай Сютович это потомственный чабан в 368 поколении, а Мухор-Черга это деревня на 20-30 дворов недалеко от Черги и гораздо выше ее.

Лето, яркое солнце. Контрастность на ближних и дальних горах, зелени трав и голубизне неба задвинули до предела, и кажется, что таких ярких красок в жизни не бывает. Добавьте сюда запахи разнотравья, забродившего от свежего воздуха, хор кузнечиков и соло птички во главе с режиссером-дирижером коршуном, парящем высоко в небе и вы хотя бы приблизительно сможете представить себе летний Горный Алтай.

На дальней окраине деревни находим около строящегося дома пожилого подсушенного и сморщенного алтайца. Юра объясняет ему, что вот, приехали друзья из Новосибирска, и умирают, как хотят свежего барашка. Летом скотину режут на свадьбу и на похороны. А у нас просто дурная прихоть – барашка захотелось! «Нету барашка». Я разочаровался и у меня пропал всякий интерес к нашему собеседнику. А Юра, Талейран наш доморощенный, продолжает обсуждать с Сютычем покос, здоровье, строительство дома для одного из детей Сютыча. Я гляжу на Юру и понимаю, что сейчас его отрывать нельзя! Для него сейчас самое важное – как там овцы, на верхних пастбищах, а пошатнувшееся здоровье собеседника – это новость №1. В ходе неторопливого разговора выясняется масса интересных и нужных деталей: повадки больной лошади, роды очередного внука позапрошлой осенью, сломавшийся автомобиль… Сютыч спрашивает, не забросим ли мы на стоянку пару мешков муки на нашей «Ниве». Я про себя думаю: «Щас! Ага! Мяса не допросишься за свои кровные, а тут еще ему что-то подбрасывать!» Радость Юры и его пионерская готовность меня несколько озадачивают, и я нутром чувствую, что здесь не всё так просто.

Мы, как два молодых тимуровца, далеко за центнер весом каждый, закидываем в присевшую и погрустневшую «Ниву» 4 здоровенных мешка, Юра изящно залазит на заднее сиденье, Сютыч устраивается рядом со мной, и выезжаем за деревню. Дорога, в виде наезженной колеи крадется вверх по распадку, между рядками пахучего свежескошенного сена. Километров через 8-10, забравшись еще выше, подъезжаем к двум избам, стоявшим посередине живописной долины. Разгружаемся сами, потому что никого нет, все на покосе. Едем выше на покос и находим молодых потомков Сютыча с собаками и детьми, занятых важным государственным делом. Если не заготовить вовремя сено, скотина сдохнет долгой зимой с голоду, а за ней сдохнут и хозяева.

Сютыч дает команду и двое молодых парней вместе с ним, начинают сгонять мирно пасущихся овечек в ограду. Потому как на воле овцу не поймаешь, а всё стадо распугаешь. Овцы как ртуть перетекают в загон. Юра, стоя вместе со мной у ограды, просит молоденького барашка. Сютыч ковыляет между разбегающимися овцами, периодически ловко выхватая за заднюю ногу то одну, то другую. Валит, щупает между ног, заглядывает на всякий случай в глаза, идентифицирует на своем компьютере, проверяя ее родословную, и пальцами-рентгенами просвечивает на состояние здоровья. Шестая или седьмая удовлетворяют его высоким требованиям, наследники ловко связывают короткой веревочкой все 4 ноги, и мы тащим добычу в машину. Подстелив пленку, укладываем нового пассажира на место мешков, расплачиваемся. Юра достает бутылку огненной воды. Немудреная закусь, неторопливая беседа. Я удостаиваюсь от Сютыча замечания: «Из Новосибирска, говоришь…». Юра предлагает мне посмотреть, как алтайцы летом хранят мясо без холодильника. Маленькая дощатая избушка с дырой в остроконечной крыше, прокопченными стенами и завешенным старым байковым одеялом дверным проемом. Входим. На земляном полу, под дырой тлеет здоровый лиственничный пень. Он не может разгореться, т.к. весь кислород выжжен и развешанным на стенах и балке кусках мяса и потрохам нечем окислятся и портится. Над пнем висит большой казан, из которого на нас удивленно выглядывают пустые глазницы бараньего черепа, наполовину торчащего из шурпы. Глаза щиплет от углекислого газа, и я очень хотел бы увидеть ту муху, которая рискнет залететь под такую газовую атаку.

Как почетным гостям, нам с Юрой предлагают отведать араки – молочной браги. Юра храбро хватанул стаканчик, а я, посмотрев на ведерко и кружечку из которой надо пить, так же храбро отказался.

Раздобревший Сютыч лезет по лестнице под крышу жилой избы и вытаскивает пару отличных косулячьих рогов. Презент!
И после этого вы мне будете говорить: «Сходи на базар за мясом!?». А поговорить??

В Чергу мы возвращаемся почти героями. Наши оголодавшие женщины нас не дождались, приняли по чуть-чуть и развлекают себя сами оживленной беседой, живописно расположившись в шезлонгах на заднем дворе за столом, достойным короля Артура.

Трофей вместе с пленкой и какашками вытаскиваем из машину и укладываем на землю. Ополоумевшие от счастья собаки, кобель лайки Аскат и сучка-терьерша Чикита, мельтешат под ногами и успокаиваются только после Юриного окрика. Улегшись на приличном расстоянии (чтобы Юра не смог достать), они гипнотизируют бедную овечку, работая хвостами с частотой пчелиного крыла.

Есть два способа забоя мелкого рогатого скота. Первый – варварский. Когда просто, как в кино, перерезают горло от уха до уха. Но тогда, в кровь, которая нам так нужна, может попасть и шерсть, и остатки вкусной, но не переваренной овечьей еды. Настоящие алтайцы, а мы уже не сомневались, что мы самые настоящие, делают совсем по-другому.

Юра видел сам, как это делается, но до сих пор резал только варварски. Но, мы же не звери и решаем делать всё как надо.

Итак: Юра – хирург, а я – ассистент, т.е. обеспечиваю неподвижность клиента и анестезию Юры. Что удается плохо, когда обидевшаяся овца все-таки сильно лягнула Юру по предплечью.

Чтобы опустить кровавые подробности, рассказываю вкратце: в районе солнечного сплетения Юра сделал пациенту надрез и потом чистой и голой рукой вошел между диафрагмой и легкими к сердцу. Порвал аорту пальцами, чистая кровь собралась в нужном месте, и нам осталось только дождаться отхода дергающейся овечки. А дальше всё пошло как по маслу. Раскрыли грудину и поварешкой вычерпали всю кровушку. Правда, дальше свежевать было не удобно. Но для Юры это не составило особого труда.

К телу покойной вернёмся позднее, а сейчас поторопимся разобраться с кровью. Её получилось литра 2-3. Жена Юры Оля – это женщина с ангельским характером и олимпийским терпением. Потому что рядом с таким стервозным монстром любая другая уже через неделю подсыпала бы ему в супчик чего-нибудь упокойтельного.

Собранную кровь Оля пожамкала руками, пропуская ее между пальцами. В крови появились какие-то сгустки, которые были отфильтрованы через марлю. Пока она занималась этим, (репчатый лук был уже почищен и мелко нарезан), мы с Юрой закончили «клиента». Счастливые собаки получили копыта, селезенку и еще что-то непотребное. От шкуры они отказались. Раздача призов проходила строго индивидуально, потому что Аскат так и норовил обобрать бедную девочку Чикиту.

Вывалив беремя кишок, Юра сказал: «А может быть, сделаем и дюргом?». Именно тогда я первый раз услышал это волшебное слово!
Но, пока что нам были нужны толстые кишки. (Я и в дальнейшем буду говорить «мы», но это просто из скромности, т.к. моё участие в операции сводилось к «подержать, положить, налить». Фактически всё сделал один Юра, а я просто мешался у него под руками, с умным видом позируя перед видеокамерой).

В тщательно промытые проточной водой кишки и пузыри была налита процеженная кровь, в которую были добавлены: с пол-литра молока, мелко нарезанный лук, соль и перец. Кишочки были тщательно завязаны суровыми нитками с обеих сторон и опущены в кипящую воду. Через 10 минут, после того как вода закипела вновь, блюдо было готово.

Тарелки расставлены, стопки налиты, собаки отогнаны, и Оля водружает посередине стола дымящееся блюдо с кровяной колбасой или как говорят в алтайском народе – с Кровянкой!

Об одном жалею до сих пор страшно! Что в баране так мало крови и что ТАКУЮ «колбасу» я ел всего только три раза. То, что я ел, колбасой можно назвать только по аналогии, что тоже в кишке. Фактически это ароматное нежнейшее суфле, которое почти разваливается на вилке и проще есть его ложкой. Большой ложкой! Немножко радовало одно: что в то время наши детки Никита и Полина, были еще маленькие. Сейчас бы они слупили всё сами.

То, что два часа назад беззаботно носилось по горам, вкушало за обе щеки душистую траву и запивало ее хрустальной родниковой водой, смешалось с Юриной настойкой на красном и золотом корне, с треском всосалось в мою плоть, и я понял, наконец, что жизнь прожита не зря!