18.01.2007

Рассказ о 80-х годах, когда были отменены отсрочки для студентов вузов, в том числе и в НГУ, а также о работе комитета комсомола университета со студентами, призванными в армию, был бы не полным без истории об одном бунте. Сегодня на Academ.info об этих событиях рассказывает журналист Игорь Лихоманов, свои воспоминания он обещает включить в книгу "Регион 54 (политика, бизнес и криминал в столице Сибири глазами журналиста)". Ему и слово.

"Ранней весной 1988 года в университете началась буза. На всех факультетах скопилась критическая масса только что вернувшихся из армии студентов. Призывать начали в 1984 году сразу после окончания первого курса. Некоторых призывали после второго.

Мы, отслужившие в армии студенты, считали, что навсегда уже избавлены от идиотизма армейской жизни. А тут, на тебе – нас обязали посещать военную кафедру, где этот самый идиотизм процветал в еще более абсурдных формах, чем на действительной службе. Конечно, учеба на военной кафедре – это не войсковая часть. Можно сказать, легкий насморк по сравнению с сифилисом. Но надо учесть бурлящую атмосферу, в которой мы все тогда жили, агрессивный настрой против любых ограничений интеллектуальной и гражданской свободы – и тогда можно понять, до какой степени невыносим был для нас один только вид погон и звук строевой команды.

…Признаки надвигающейся бури были налицо. Ровно за год до событий весны 1988 г., на нашем факультете произошли первые волнения против учебы на военной кафедре. Инициативу взяло на себя факультетское бюро ВЛКСМ, секретарем которого был Владимир Кузменкин. Ошарашенное, по первости, университетское начальство быстро пришло в себя. С помощью шантажа и угроз "бунт" легко подавили, Кузменкина "переизбрали", а всю историю предали забвению…

С осени 1988 г. обстановка резко стала накаляться. Первый гром прогремел в Москве. Студенты МГУ и некоторых других столичных вузов объявили забастовку. Об этом не писали газеты и не сообщало телевидение. Но информация о забастовке неведомыми путями стремительно катилась по стране. Забастовали питерцы, потом свердловчане, потом новосибирцы (НГУ и НЭТИ), и так – до самого Владивостока.

В НГУ застрельщиками бузы стали геологи. Там было больше всего парней, и сам дух "полевого" факультета поощрял к энергичным корпоративным действиям. За геологами потянулись физики, математики и все прочие. Через несколько дней бастовали практически все факультеты, точнее их мужская часть, посещающая военную кафедру. Молодежь, не служившая в армии, робела. Чтобы не подставлять ребят, забастовщики выставили кордоны перед военной кафедрой и делали вид, что никого туда не пускают силой.

Наш второй курс Гумфака (Игорь Лихоманов окончил ГФ НГУ – примеч. Е.Б.) осенью 1988 г. пополнился большой партией ребят, вернувшихся со службы. Настрой у них был такой, что спичку кинь – и всё тут же вспыхнет. Особенно рвались в бой Вадим Мякинников, Саша Остроменский, Дима Афанасьев, Вадим Ярцев, Андрей Патраков, да и остальные, в общем, не отсиживались по углам. Я был самым старшим на курсе, проявлял большую активность и, наверное, поэтому сразу же оказался в самопровозглашенном забастовочном комитете. Геологи – Петя Давыдовский, Саша Реутский и другие – вечерами агитировали в общежитиях. Но наше движение было стихийным. По большому счету никто не знал, чего требовать. Отмены занятий? Сокращения курса? Демократизации внутренних порядков на кафедре?..

В это время Министерство образования и партийное руководство слали телеграммы – немедленно прекратить беспорядки, найти виновных, отчислить их из вуза. Советская система высшего образования никогда еще не видела такого массового студенческого протеста. Ректорат НГУ, преподавательский состав и даже Президиум СО АН во главе с Валентином Коптюгом – все были втайне на нашей стороне, чего мы в тот момент, конечно, не знали. Наоборот, нам казалось, что "ретрограды" нас не понимают и не хотят идти на встречу нашим "законным" требованиям.

А всё дело было в том, что на своем уровне ни ректорат НГУ, ни Президиум СО АН решить проблему не могли. Требовалось, как минимум, решение Министерства образования или непосредственно Правительства СССР. Ведь нельзя было просто так – взять и отменить занятия на военной кафедре. А куда девать преподавателей? А как готовить военных специалистов для самой большой (после Китая, разумеется) армии в мире?..

Бастующие студенты над этими сложными государственными вопросами не задумывались. В забастовочном "комитете" НГУ, наверное, только я понимал, что так просто нам из этой истории не выпутаться и искал варианты компромисса.

…Кульминацией конфликта стало общее собрание студентов, руководства НГУ, СО АН и Районного комитета КПСС. Проходило оно в большой – Мальцевской – аудитории университета.

Перед началом собрания ректор пригласил организаторов забастовки в совещательную комнату на втором этаже главного корпуса. Пришло нас человек восемь. Уселись в ряд с одной стороны длинного стола. Напротив разместились – ректор Юрий Ершов, секретарь парткома Владимир Миндолин и еще какие-то люди. Вдоль высоких, зашторенных, черных окон (на улице уже стемнело) тянулся еще один ряд мягких стульев. Там тоже сидели. Выделялся – в черном смокинге с атласными отворотами – Валентин Коптюг.

Разговор начал Миндолин. Играя желваками на худом лице (он вообще тогда резко похудел), Владимир Александрович потребовал немедленно прекратить забастовку. Мы, естественно, уперлись. Разговор сразу же зашел в тупик, выхода из которого не просматривалось. Аристократически откинувшийся на спинку стула Валентин Коптюг время от времени бросал реплики, вызывавшие у меня глухое раздражение. На отрешенном лице председателя Президиума СО АН была нарисована откровенная скука. Агрессивный, злой Миндолин был, во всяком случае, понятен. А этот – зачем пришел, зачем вырядился в смокинг, к чему вообще клонит?..

Мы не могли и не хотели закончить забастовку, не добившись никаких результатов. Прекратить – значило капитулировать. Продолжать дальше – рисковать отчислением из университета. Впрямую нам не угрожали отчислением, но намеки были брошены…

В это время Мальцевская аудитория уже под самый потолок была забита студентами. Сидели на скамьях, на окнах, на демонстрационной кабине, стояли впритык в проходах, ожидая конца переговоров. Так ни до чего не договорившись в комнате совещаний, мы гурьбой прошли по коридору в Мальцевку и уселись (теперь – все в один ряд) за кафедру. Выступления Коптюга и Миндолина были встречены свистом и топотом. Нам, наоборот, аплодировали. Полтора часа тяжелого разговора выявили одно – студенты не хотят возвращаться на кафедру и не хотят никаких компромиссов. Сломить ситуацию можно было только жесткими репрессиями. Покидая Мальцевку, я мысленно готовился к тому, что наутро всех организаторов забастовки отчислят. Настроение было похоронное. Вернувшись в общежитие, мы обменялись впечатлениями. В большой комнате общежития геологов осталось человек пять – самые "отпетые".

— Ну и чо? Упремся рогом и пусть отчисляют? – спросил я.

Низенький, квадратный от перекачанных мускулов Петя Давыдовский ответил первым:

— Мне по барабану! Пусть отчисляют. На кафедру я все равно не пойду.

Также ответили Саша Реутский, Джек Труфанов и остальные.

…Нас не отчислили ни на следующее утро, ни вообще. После собрания в Мальцевке забастовка перешла в фазу постепенного затухания. Студенческая масса колебалась. На нашем гуманитарном факультете только второй курс готов был бороться до конца. Старшие курсы держались отстраненно и в любой момент могли подвести.

В эти горячие дни на нас вышли ребята из НЭТИ. Там тоже шла забастовка, хоть и не такая организованная как в НГУ. Появилась возможность создать объединенный забастовочный комитет двух крупнейших вузов города. Но до этого дело не дошло. Примерно через неделю-полторы после общего собрания мы получили ошеломляющую новость. Из Москвы дано указание – отменить с будущего учебного года занятия на военной кафедре для всех, кто отслужил срочную и не хочет приобрести военную специальность вкупе с офицерским званием. Это была полная победа!..

Как ни странно, лично у меня эта победа не вызвала никаких эмоций. Вероятно, сказалось напряжение предыдущих дней. Ректорат вновь собрал в Мальцевской аудитории студентов, чтобы довести до их сведения новые правила обучения на военной кафедре. Я туда не пошел. И вообще до конца учебного года так и не появился на "военке", хотя должен был закончить семестр. Деканат каким-то способом обошел этот вопрос – я благополучно закончил семестр и даже не потерял стипендию..."

Позволю себе единственный комментарий. Собрание со студентами в Мальцевской аудитории началось с курьеза. Первым из руководства зашел один человек явно не студенческого возраста и сразу "пошел" в "президиум". Студент-математик, внимательно поглядев через очки, спросил у него:

— А вы, собственно говоря, кто?

— Я, собственно говоря, ваш ректор – Ершов Юрий Леонидович, – скромно ответил вошедший.

Аудитория зашлась смехом. Одними из первых смеяться начали ректор и студент-математик, не узнавший Юрия Леонидовича, что смешно вдвойне.

Так и должно, наверное, и быть. С историей, пусть даже и грустной, надо расставаться с улыбкой.

Подготовил

Ерлан Байжанов